Кто помнит свою первую тетрадку? Может быть не первую, но общий вид советских тетрадей вы должны помнить. Были в клеточку и линейку. В основном зеленого, голубого, розового, темно-красного, желтого разных оттенков цветов.
Стоили они в советское время: 12 листовая — 2 копейки, 18 листовая — 3 копейки. Но это нас мало заботило, т.к. тетради нам покупали родители.
Внутри каждой школьной тетради можно было найти листок промокашки. Сейчас школьники даже не знают что это такое, да и мы, выросшие в 80-е тоже особо не пользовались ими, разве что промокали ручки, которые жирно писали и жевали что бы кинуть в соседа. Ведь вы уже пользовались шариковыми ручками, а не чернильными.

Еще запомнилось что полей в этих тетрадях не было. И их приходилось чертить вручную карандашем и линейкой. Чертить шариковой ручкой запрещали. Это очень было утомительно. В начальных классах за некоторых учеников это делали их родители. Это сейчас тетради имеют уже обозначенные поля.

А помните что было на обратной стороне тетради? Там печатали таблицу умножения, таблицу измерения, пионерские песни, и т.д. Вот несколько вариантов того что было на обратной стороне тетради: «Подмосковные Вечера», «День победы», «Орленок», «То березка, то рябина», «С чего начинается Родина» и многое другой. Вот несколько изображений обратной стороны тетради тех времен. (нажми на изображения для увеличения)

Школьная тетрадь в линейку по русскому языку ученика 4 «А» класса Валентина Москалёва, начатая в феврале 1935 года. Артефакт изготовлен Переплетной фабрикой «Красный переплетчик» Ростова-на-Дону из бумаги фабрики «Сокол». Серая обложка с портретом и цитатой Иосифа Сталина, правилами поведения учеников, таблицей умножения, системой мер и весов сделана на Балахнинском комбинате и отпечатана в типографии им. Коминтерна. Цена 10 копеек. Оригинал. Содержание классных и домашних работ Валентина Москалёва, выполненных синими чернилами и написанных ровным красивым почерком, наглядно отражает степень влияния идеологии на советское школьное образование 30-х годов.

Описать подготовку рабочих к празднованию Первомая или просклонять словосочетания «пролетарская революция» и «пионерская песня» для советских школьников 30-х годов было обычным делом. Пожалуй, в те годы школьники были единственными, кто мог на любой манер и совершенно безнаказанно склонять «коммунистическую партию». Правда, только по падежам. Именно этим упражнением и занимался в феврале 1935 года ученик 4 «А» класса Валентин Москалёв, чья тетрадь по русскому языку чудом сохранилась до наших дней и бережно хранится в коллекции «Маленьких историй». Этот артефакт — свидетельство того, сколь сильно было политизировано и идеологизировано советское образование, причем начиная с самой первой ступени.

Обложка тетради из коллекции «Маленьких историй»

История отечественной школы в советский период развивалась довольно драматично и противоречиво. Советская власть с первых же дней своего существования провозгласила право всех граждан на образование — независимо от национальной, имущественной и гендерной принадлежности. Это, без преувеличения, было важным завоеванием революции — до 1917 года, как известно, получение образования считалось в основном привилегией родовитых и состоятельных мужчин. Однако помимо прочего большевики возложили на учебные заведения воспитательную функцию, которая заключалась отнюдь не в прививании хороших манер, как можно было бы подумать, а в воспитании социалистического сознания. Ещё в 1918 году во время первого Съезда работников просвещения Ленин четко обозначил воспитательную задачу: «Победу революции может закрепить только школа. Воспитанием будущих поколений закрепляется всё, что завоевано революцией». Так что наиважнейшим делом «правильного» воспитания будущих послушных поколений занялись видные партийцы: Н.К.Крупская, А.В.Луначарский, М.Н. Покровский.

Но, прежде чем начать взращивать новую революционную смену, нужно было камня на камне не оставить от старой системы образования. Ломать советская власть умела лучше всего: в стране в 1918-19 годы повсеместно уничтожались прежние структуры земского школьного управления, закрывались частные лицеи, духовные семинарии, запрещалось преподавание древних языков, истории и религии. Для отсева неблагонадёжных учителей Государственная комиссия по просвещению летом 1918 года провела их перевыборы – в соответствии с «рекомендациями политических партий» и «личными педагогическими и общественными взглядами». Вот так, не успев толком встать на ноги, советская школа уже пережила первую «чистку».

К слову, на заре советской власти учителя вовсе не были такими безропотными и послушными, как в ту пору, когда учился Валентин Москалев. Во многих регионах они отказывались подчиняться новому руководству страны, обвиняя большевиков в терроре и покушении на демократию. В 1918 году даже прошла массовая стачка учителей, но власти тут же объявили ее незаконной, а Всероссийский учительский Союз запретили. Вместо него был создан подконтрольный коммунистам Союз учителей-интернационалистов (спустя два года его заменит Профсоюз работников просвещения и социалистической культуры) . Одновременно правительство пообещало поднять статус народного учителя «на высоту, на которой он никогда прежде не стоял». Педагоги обещаниям поверили. Справедливости ради заметим, что повышение авторитета учителя в СССР действительно происходило, но слишком уж медленно и мучительно. Даже если просто сравнивать зарплату учителя со средним уровнем дохода по стране, то мы увидим, что на протяжении почти всего советского периода она была ниже в среднем на 15%. Если же сравнить доходы советского школьного учителя и доцента университета, результат будет и вовсе неприличным (разница в девять раз).

Члены наркомата просвещения во главе с Луначарским и здание Наркомпроса у Крымского моста (с 1943 года — здание МГИМО)

В том же 1918 году была принята масса всевозможных декретов и постановлений, касающихся сферы образования. В первую очередь был создан Народный Комиссариат просвещения, который возглавил Анатолий Луначарский. Одновременно на местах были организованы отделы народного обра­зования при Советах рабочих и крестьянских депутатов. Особым декретом школа объявлялась светским учреждением — церковь отделялась не только от госу­дарства, но и от образования. Спустя год после Октябрьской революции, 16 октября 1918 года, было опубликовано разработанное Наркомпросом «Положение о единой трудовой школе РСФСР». Этот документ провозглашал бесплатное двухступенчатое школьное обучение: I ступень 5 лет обучения, II ступень еще 4 года обучения. Сразу заметим, что советское образование, вопреки сложившемуся стереотипу, не всегда было бесплатным: мало кто помнит, что с 1940 до 1956 года обучение в старшей школе (с восьмого по десятый класс) стоило от 150 до 200 рублей в год. Так что Валентин Москалев заканчивал II ступень школы уже платно. «Положение о единой трудовой школе РСФСР» также предусматривало преподавание на родном языке, уважение личности ребенка, совмест­ное обучение детей обоего пола, тесную связь обучения с производительным трудом. Отдельным пунктом речь шла о всесторонней государственной помощи делу просвещения. И вот с этим-то дела как раз обстояли хуже всего.

В первые послереволюционные годы советская школа испытывала огромные материальные трудности: новых учебников написать не успели, пособий катастрофически не хватало, в неменьшем дефиците были бумага и чернила. Да что там: не хватало самих школьных зданий. Квалифицированные учителя (большинство из которых были «старорежимными») из-за невыплат зарплаты вынуждены были оставлять свое ремесло. Расходные бюджетные статьи на просвещение неумолимо сокращались: в 1920 году они составляли 10%, спустя 2 года всего 2% от бюджета страны. Не удивительно, что с 1921 года 90% школ были переведены с государственного бюджета на местный.

Советский плакат 20-х годов

Тотальная экономия на школах происходила на фоне всеохватывающей борьбы с безграмотностью населения. Эта борьба, объявленная в декабре 1919 года Надеждой Крупской, должна была триумфально завершиться к 10-й годовщине революции. Однако план вдовы вождя с треском провалился, сроки его реализации отодвигались сначала на 1931-й, затем на 1934 годы. В 1937 году постановили, что задача решена – население СССР было официально признано грамотным. Но, как известно, даже в 1957 году порядка 7% граждан страны всё ещё не умели читать и писать.

Со второй половины 20-х годов, когда стало понятно, что необходимо усадить за парты хотя бы всех детей, школьное образование постепенно стало выходить из глубокого кризиса. В 1927-1928 учебном году число учебных заведений по сравнению с 1913 годом выросло на 10%, а количество учащихся - на 43%. За пять лет – с 1923-го по 1928 годы – количество школ в СССР выросло с 61600 до 85300. И именно на 20-е годы пришлась пора многочисленных образовательных экспериментов: советская власть находилась в активном поиске оптимальной модели обучения. Кстати, многие из этих педагогических экспериментов были успешны: достаточно упомянуть опытную станцию народного образования Станислава Шацкого, Гагинскую станцию Александра Толстова, детскую колонию для малолетних преступников Антона Макаренко и другие. Однако их опыт на вооружение взят так и не был. Как напишут учебники по педагогике 80-90 годов, «авторитарные тенденции, характерные для советского общества 30-х годов, практически свели на нет результаты дидактических поисков педагогов и учителей-практиков в 20-е годы». Как бы то ни было, за порог экспериментальных колоний и станций этот опыт так и не пошел.

В советской литературе, а позже и на телеэкране тема образовательных экспериментов 20-х годов была прекрасно раскрыта в произведении «Республика ШКИД» Григория Белых и Алексея Пантелеева, изданном в 1927 году. Оно повествует о непростом процессе перевоспитания, который пришлось пройти воспитанникам Школы социально-трудового воспитания имени Достоевского. Обратите внимание: основатель и руководитель ШКИД Виктор Николаевич Сорокин (Викниксор, реальным прототипом которого был педагог Виктор Николаевич Сорока-Росинский), а также его супруга Элла Андреевна Люмберг – высокообразованные и благородные люди, сдержанные и воспитанные, очень далекие от образа советского учителя. Очень скоро в СССР таких педагогов царской закалки заклеймят «интеллигентами» и начнут «перековывать». К счастью, на судьбе Виктора Николаевича Сорока-Росинского это никак не сказалось – до конца жизни основатель ШКИДы работал с трудными подростками и скончался в 1960 году.

Первое издание «Республики ШКИД», кадр из одноименного фильма 1966 года и прототип Викниксора — Виктор Сорока-Росинский

Советская власть не только допускала, но и поощряла попытки внедрения новых образовательных подходов и программ. В течение 20-х годов на советских школьниках и учителях были испытаны сразу несколько систем обучения: девятилетняя общеобразовательная школа, девятилетняя школа с профессиональным уклоном, семилетняя фабрично-заводская школа, трехлетняя школа крестьянской молодежи. Для каждой из них Государственный ученый Совет разрабатывал свои учебники, методички, нормативы, стандарты. Однако все это разнообразие так и не привело к повышению эффективности школьного обучения: объем знаний, который приобретали учащиеся, был крайне скудным. Результатом социалистического воспитания становилась личность, которую слабо интересовали литература, искусство, жизненные отношения, а больше - политические мероприятия и другие виды общественной деятельности.

Концепция поменялась в самом начале 30-х годов. Желая ввести единый образовательный стандарт, правительство потребовало унифицировать все школы, методики преподавания и учебные программы. Уже к концу 30-х годов школы стали примерно такими учебными заведениями, каковыми они оставались до недавних пор. В эту нелегкую пору перемен и выпало учиться Валентину Москалёву. Перемены начались с увеличения финансирования — оно выросло почти в 10 раз по сравнению с 1925-26 годами. Это дало возможность в годы первой и второй пятилеток не только развернуть строительство новых школ, но и повысить зарплату учителям, которая теперь стала зависеть от стажа работы и уровня образования. Кстати, с последним пунктом были большие проблемы: подавляющее большинство учителей, причем не только на селе, но и в городе, имели в лучшем случае среднее образование, далеко не всегда педагогическое. Например, в интересующем нас 1935 году, когда Валентин Москалёв учился в 4 классе, в начальных школах РСФСР работало почти 35% учителей с низшим образованием и только 1,5% — с высшим. К тому времени всех Викниксоров уже перевели.

К концу 1932 года почти 98% советских детей в возрасте от 8 до 11 лет сидели за партами – во всяком случае, таковы официальные цифры. В это же время были, наконец, написаны новые единые учебники, введено преподавание мировой и отечественной истории – за 15 лет советская власть уже определилась, как правильно рассказывать о своих завоеваниях. Основной формой организации учебного процесса снова стал урок (напомним, в 1918 году школьные уроки и студенческие лекции были заклеймены как «буржуазные пережитки» и отменены), было введено четкое расписание занятий, правила внутреннего распорядка. В 1934 году появилась должность классного руководителя – тем самым власти намеревались восстановить традиционную иерархию школьных отношений, добиться строгой дисциплины. Для этих же целей были введены экзамены, по итогам которых детей переводили в следующий класс.

Изменилась и система школьных оценок. В 1932 году на смену двухбалльной системе 1920-х годов («удовлетворительно» - «неудовлетворительно») пришла четырехбалльная, а в 1935-ом — пятибалльная («очень плохо», «плохо», «посредственно», «хорошо», «отлично»). Напомним, эту дифференцированную систему советская власть, как и многое другое, отменила в 1918 году, усмотрев в ней пережитки капиталистического строя и унижение баллами учеников. За неполных 20 лет отсутствие балльных оценок привело к тому, что дети просто перестали стараться учиться – им в любом случае ставили «удовлетворительно». Вновь введенная пятибалльная шкала оценивания приживалась с трудом, в том числе и среди учителей – они тоже привыкли к усредненному оцениванию, ведь куда проще работать, не выделяя в классе более сильных и слабых учеников. Вот и учитель мальчика Валентина Москалёва, судя по всему, особо не торопился переходить на пятибалльное оценивание: во всей тетради мы обнаружили всего две отметки «уд», причем обе, на наш взгляд, поставлены с большой натяжкой. Согласитесь, странно, что преподаватель не исправил ошибки в таких знаковых для той поры словосочетаниях, как «октябЕрьская революция», «большевиЦкая газета», «комунЕстическая партия» и т.п.

Разворот тетради из коллекции «Маленьких историй»

К слову, вместе с балльной системой оценок советская власть в 1918 году заодно упразднила и ученическую форму — с точки зрения классовой борьбы эта одежда считалась символом принадлежности к высшим сословиям (была даже презрительная кличка для сентиментальной девочки - «гимназистка»). Так что советские школьники ходили на занятия в том, что могли предоставить им родители. Редким исключением в середине 1930-х стала специальная пионерская форма для тех, кому посчастливилось попасть во Всесоюзную здравницу «Артек» — на эту «витрину счастливого советского детства» выкладывали всё в наилучшем виде. Ну а простые пионеры тем временем даже галстуки мастерили себе сами. Впрочем, несмотря на всеобщую бедность, в 30-е годы в советских школах был введен дресс-код: светлые (белые, серые, голубые) рубашки или блузки, темные (черные, серые, синие) брюки или юбки. Но вряд ли этому правилу строго соответствовали все советские школьники – многие из них вообще ходили на занятия по очереди со старшими братьями, имея одни штаны или обувь на двоих.

Обязательное введение школьной формы произошло уже после войны, в 1948 году — в период всеобщего «обмундирования», когда ведомство за ведомством одевались в свою форменную одежду. Школьная форма образца 1948 года во многом копировала фасон классических гимназий - и по цвету, и по покрою, и по аксессуарам. К тому же форменная одежда для советских школьников была платной и приобреталась родителями за свой счёт — в отличие, скажем, от формы учащихся ремесленных, железнодорожных и фабрично-заводских училищ.

С середины 30-х годов процент успешно сдавших экзамены и перешедших в следующий класс учеников стал основным критерием для оценки качества преподавания. Классы, школы, районы и даже целые области считались «успешными» или «неуспешными» в зависимости от этих процентов. И здесь, как и во многих других сферах, начались перегибы: доходило до того, что переход в следующий класс меньше чем 95% учеников считался «плохой работой». Впрочем, 75 процентов перешедших в следующий класс позволяли учителю остаться на работе.

Несмотря на массовое строительство новых просторных школ, большинство учебных заведений располагались в ветхих или не вполне приспособленных для этого строениях, часто дореволюционных. Чаще всего в описании школ тех времен встречаются такие характеристики: «отличная школа дореволюционной постройки», «хороший деревянный дом, с печками и керосиновыми лампами», «бревенчатый дом высланного кулака с одной масляной лампой». Другими словами, новые здания школ были в 30-е годы все еще большой редкостью. Самые необычные учебные учреждения встречались на Крайнем Севере, где занятия нередко проходили в юртах, в которых чадили масляные лампы. Так что даже в 50-е годы многие сельские школы производили жалкое впечатление: начиная от полуграмотных учителей, заканчивая антисанитарией и отсутствием парт.

Кстати, немногие знают, что двухместная школьная парта – в том классическом виде, каким ее помнят советские ученики 20-70 годов – была изобретена еще в конце XIX века ссыльным студентом Петром Коротковым. Он работал учителем в уральском селе Бруснятском, где и придумал, как почти вдвое сократить расходы на производство школьной мебели. Дело в том, что до той поры в России пользовались одноместными партами, изобретенными в 1870 году офтальмологом Федором Эрисманом - это была комбинация из стула, соединенного со столом с наклонной столешницей и подставкой для ног. Коротков предложил сделать парты двухместными - так они занимали меньше пространства в тесных классах. Чтобы детям было удобнее вставать из-за стола, он сделал часть столешницы откидной, а заодно прикрутил к парте боковые крючки для портфелей, приделал под столом полочки для учебников, а на столе выточил углубления для чернильницы и два желобка для пера и карандаша. Именно в таком удешевленном виде парты Эрисмана благополучно перекочевали из царских школ в советские. Педагоги из года в год добивались от детей, чтобы они не хлопали откидными столешницами, когда вставали и садились, приветствуя учителя в начале урока.

Аналогичную эволюцию пережили и многие другие школьные атрибуты. Например, школьная доска. Поначалу в Европе и в России досок, которые бы висели на стене перед детьми, не было. Зато у каждого ученика был собственный маленький грифельный планшет, с которого написанное стирали простой тряпкой — это обходилось куда дешевле, чем писать чернилами на бумаге. Соединить несколько небольших досок в одну большую и закрепить ее на стене впервые догадался в начале XIX века Джеймс Пилланс — директор одной из шотландских школ. Он же придумал состав цветных мелков, начав окрашивать белый мел с помощью смеси из красящего пигмента и овсянки. Мода на большие школьные доски добралась до России к середине XIX века. Их делали из дерева, затем красили матовой черной краской - на ней хорошо видны следы мела. Кстати, если гимназист, вызванный к доске, шел к ней чересчур медленно, его могли за это выпороть розгами. В советское время такой строгости уже не было.

Другой непременный школьный аксессуар – портфель – тоже несколько раз модифицировался. Первые ученические портфели появились довольно поздно — в конце XIX века. До этого гимназисты укладывали учебники и тетради в стопку, перетянув их кожаным ремешком. Ну а в деревнях дети ходили в школу с заплечными холщовыми сумками. Портфели же изначально были прерогативой адвокатов и чиновников - носили их под мышкой, потому что ручек не было. Когда кто-то впервые догадался приделать к ним ручку, их сразу освоили и школьники - так учебники больше не намокали под дождем. На рубеже XX века появились модели с заплечными лямками, или, как тогда говорили, «помочами», позволявшими освободить руки. По аналогии с немецкими армейскими сумками - Ranzen - их стали называть ранцами.

Коснулись перемены и школьного дневника. Кстати, впервые они появились в советской школе в середине 30-х годов – как раз тогда, когда гранит советской науки грыз пионер Валентин Москалёв. Дневники были введены вместе с пятибалльной системой оценок, каждая из которых заверялась учителем, а родители раз в неделю оставляли свою подпись. Таким образом, дневник выступал своеобразным способом связи между преподавателем и родителями ученика. Первые советские дневники выпускались с плотной картонной обложкой белого или серого цвета и стоили 95 копеек. Тем, кто пробовал продать их дороже (спекулянтов в СССР во все годы хватало), грозило до 10 лет заключения, о чем предупреждала соответствующая надпись: «Продажа по цене выше обозначенной карается по закону». Кстати, аналогичное предупреждение имеется и на обложке представленной в нашей коллекции тетради, установленной стоимостью 10 копеек.

Никаких цветных страниц и рисунков в дневниках не предусматривалось, все было очень аскетично и официально. На первых страницах ученик должен был самостоятельно вписать полный перечень школьных предметов и имена учителей по каждому из них. Страницы были пронумерованы, чтобы ни одну из них нельзя было незаметно вырвать. В 80-е годы отношение к дневнику стало более либеральным: больше не считалось преступлением приклеить на обложку яркую наклейку или картинку из журнала, за цветочки, нарисованные на страницах, больше не отчисляли из школы. Но за отсутствие дневника по-прежнему выгоняли с уроков.

На оформлении школьных тетрадей эпоха перемен тоже не могли не отразиться. Начиная с 1918 года на место дореволюционных красочных тетрадок и блокнотов пришли сероватые тетради с тонкими серыми плохо пропечатанными листами и обложками из прессованной оберточной бумаги. В ту пору, когда учился Валя Москалёв, ГОСТы для ученических тетрадей ещё не разработали (это произошло в 1941 году, тетрадный советский ГОСТ 170х205). Зато на нашем артефакте есть отметка ОСТа (отраслевой стандарт) 575. Кстати, поля в тетрадях в линию появились только в конце 30-х голов. Поэтому четвероклассник Москалёв очерчивал поля самостоятельно — по линейке простым карандашом.

Тетрадь из коллекции «Маленьких историй»

В 19300-е годы страна постепенно переходила со старых русских мер на современную метрическую систему — и это нашло отражение в оформлении школьных тетрадей. На внутренней обложке нашего артефакта размещена подробная таблица с новой системой мер и весов и условными обозначениями. После революции чуть уменьшился формат школьной тетради, но в конце 20-х годов стали появляться варианты 5-го (европейского) формата – именно такая тетрадь у Валентина Москалёва. Одними из первых их стали выпускать западные и южные регионы страны. В нашем случае это Переплётная фабрика «Красный переплётчик» Ростова-на-Дону. До революции это была частная типография «Типолитография и крашение бумаг товарищества Гордон», которая после национализации полиграфических предприятий в 1920 году вошла в состав 1-й Государственной картонажно-переплётной фабрики им. Клары Цеткин, а в 1924 году выделилась в самостоятельную фабрику «Красный переплётчик». Кстати, это предприятие работает по сей день, причем по прямому профилю! С 1992 года «Красный переплётчик» переименован в ОАО «Донпечать».

«Донпечать». Наши дни

В дизайне тетрадных обложек отразилась все буйство красок богатой идеологической палитры Советского Союза. На них размещали призывы вступать в ряды радиолюбителей, физкультурников, друзей книг и т.д. Часты были лозунги – вроде «Книга даёт знание — знание даёт силу», «В единении — сила», «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!», «Просвещение – путь к коммунизму» и т.п. В частных коллекциях артефактов нам удалось также отыскать тетрадные обложки с портретами Карла Маркса, Михаила Калинина, Анатолия Луначарского, Клима Ворошилова и даже будущего «врага народа» Алексея Рыкова (наверняка и тетрадки с Троцким у кого-нибудь на антресолях завалялись).

Советские тетради 30-х годов с портретами Рыкова, Ворошилова, Калинина, Маркса, Дзержинского. Экспонаты из коллекции Игоря Зайцева.

Попадали на тетрадные обложки 20-30 годов и писатели-классики, чье творчество не шло вразрез с советской идеологией — например, Николай Некрасов, Александр Пушкин, Николай Гоголь.

Артефакт из коллекции «Маленьких историй»

Рядом с портретом мы видим цитату Сталина: «Большевики погибли бы наверняка в своей борьбе против капитализма, если бы они не научились преодолевать трудности». Вряд ли подобное изречение подходит для детской тетради. Школьники наверняка не понимали его смысл, поскольку фраза эта была вырвана из контекста. Ею завершалась статья «О задачах комсомола», опубликованная в «Комсомольской правде» в октябре 1925 года. Полностью она звучит так: «Большевики погибли бы наверняка в своей борьбе против капитализма, если бы они не научились преодолевать трудности. Комсомол не был бы комсомолом, если бы он боялся трудностей. Великую задачу взял на себя актив комсомола. Поэтому он должен найти в себе силы для того, чтобы преодолеть все и всякие трудности на пути к цели. Терпеливая и настойчивая ленинская учеба – таков тот путь, который должен пройти актив комсомола, если он в самом деле хочет воспитывать миллионные массы молодежи в духе пролетарской революции». Ну вот теперь понятно, что Сталин здесь призывает молодежь учиться. Но именно эти слова вождя в советском образовании не прижились, уступив место более лаконичному и понятному ленинскому «Учиться, учиться и ещё раз учиться!»

Последнюю страницу тетрадей в ту пору традиционно украшали слова советского гимна, «Интернационала», «Марша пионеров». Иногда также встречались таблицы с датами главных пролетарских праздников, рекомендациями книг, обязательных к прочтению каждым советским школьником, крылатыми изречениями советских вождей, не потерявшими актуальность в новых условиях русскими пословицами, правилами правописания. В нашем случае заднюю обложку украшают шесть правил поведения ученика. Особенно оригинально выглядит такое: «Не плюй никогда на пол – это вредно и грязно».

Особый интерес представляет внутреннее содержание школьных тетрадей 30-х годов – оно красноречиво фиксирует изменения общественного уклада и отражают целую эпоху, в которую довелось учиться ребёнку. В этом смысле, старая тетрадь – это настоящий исторический документ, достойный серьезного исследования. Безобидные слуховые диктанты про бурого медведя, зиму или серого зайца то и дело перемежаются пересказом знаковых пролетарских романов и стихов о революции, забастовках и стачках, угнетении рабочего класса буржуазией. Даже странно, что уже в четвертом классе школьникам давали для анализа такое далеко недетское стихотворение Евгения Тарасова как «Дерзость и слава» или произведение Горького «Мать» – именно их подробно описывает Валя Москалёв. Едва ли не в каждой классной работе мы встречаем словосочетания вроде «пионерский клуб», «сельский совет», «соседний колхоз», «мировая пролетарская революция», «красный партизан», «белый офицер».

Развороты тетради из коллекции «Маленьких историй»

Засилье идеологии также сказывалось на уровне знаний советских школьников 20-30 годов. По мнению советских властей, обучение с чёткой партийной направленностью позволяло сформировать у детей правильное коммунистическое мировоззрение. Буквально со всех трибун заявлялось, что «каждый школьный урок должен быть уроком коммунистического воспитания» - советская педагогика считала политику органической частью процесса обучения. Поощряя лишь на словах творческий педагогический поиск, советские чиновники от образования регулярно выносили публичные порицания учителям, которые минимизировали политическую составляющую своих уроков.

Например, в начале 1935 года в Свердловском РОНО преподавателю начальной школы вынесли выговор за то, что «на уроке географии при проработке темы “тепловые пояса” он никак не увязал ее с интернациональной политикой советской власти по отношению к угнетаемым народам капиталистических стран». Так что не удивительно, что Вале Москалёву приходилось на русском языке чаще писать про мировую революцию, чем про бурых мишек. Безусловно, столь нарочитая политизация каждого урока наводила на класс смертельную тоску и никоим образом не способствовала тяге детей к знаниям.

Идеологическая обработка детей в СССР начиналась даже не со школы, а с яслей

С середины 30-хгодов, после убийства Кирова, государство стало все активнее вмешиваться в дела школы - диверсантов, двурушников, троцкистов и прочих вредителей стали искать и в школьных кабинетах. Стали появляться «чёрные списки», в которые включали учителей, чьи родственники были арестованы как «враги народа». Таких педагогов брали на контроль, а вскоре снимали с работы с «волчьим билетом» — это в лучшем случае, в худшем же беднягу ждал арест со всеми вытекающими последствиями. Причём нередко аресты производились прямо посреди урока, перед ошеломленными детьми.

Возложив на педагогов ответственность за воспитание подрастающего поколения в социалистическом духе, государство сделало их особенно уязвимыми. Любое действие или высказывание грозило неприятностями, если давало повод усомниться в навязанных сверху ценностях. Всеобщая атмосфера подозрительности окутывала всех, пробиралась в каждый класс, не оставляя в стороне даже самых порядочных. Когда в московской школе № 25 арестовали родителей одного ученика (это был первый случай в школе), учитель Пётр Холмогорцев порекомендовал одноклассникам не менять отношения к своему товарищу, отец которого оказался в заключении. Но когда аресты пошли один за другим, Холмогорцев и другие учителя уже перестали говорить об этом с учениками. Эта гнетущая атмосфера тотального страха отлично продемонстрирована в фильме «Завтра была войны» (1987 год) Юрия Кары, в котором затравленная общественностью из-за ошибочного ареста отца школьница решает расстаться с жизнью. Действие картины, как следует из названия, происходит перед самой войной, когда в СССР полным ходом шла охота на ведьм. К счастью, большинству героев фильма хватает духа не сломаться и не отречься от своих арестованных родственников.

Нередко учителя сами становились винтиками репрессивной машины, «проявляя бдительность» в форме доносов на своих коллег. Например, директор одной из московских школ Беляев отправил Иосифу Сталину письмо, в котором обвинил заместителя руководителя московского городского отдела образования Оськину и её подчиненных в потакании пробравшимся в школы «врагам народа». В доказательство этой враждебной деятельности Беляев представил список «антисоветски настроенных», по его мнению, учителей: Кабалкин (сын офицера царской армии и бывший троцкист, уличенный в «подрывной деятельности»), Заблоцкая (снятая с работы как «троцкистка»), Рейнова и Шенок («шпионы и вредители»). Беляев также пожаловался, что преданных членов партии «укрывшиеся враги доводят до последнего предела». В число несправедливо обиженных доносчик включил и себя — ему отказали в удостоверении учителя, несмотря на 16 лет стажа и высшее образование. Письмо заканчивается предостережением о том, что многие учащиеся - «не наша молодежь», потому что их учат «враги народа».

В конце 1937 года террор ударил и по самому Наркомпросу: в конце октября арестовали и вскоре казнили наркома Андрея Бубнова, затем многих его подчиненных, а заодно представителей профсоюза, областных и районных отделов образования. В 1937 году в одном районе Украины «одним росчерком пера» уволили 50 учителей по «черному списку», а в Ярославской области по политическим мотивам сняли с работы сразу 200 преподавателей. В Крыму специальный инспектор ездил по районам, добывая «компрометирующие материалы» на учителей. О том, как подобная «бдительность» отразилась на судьбе преподавателей и выпускников Крымского медицинского института им.И.В.Сталина, читайте в заметке . В конце 1937 года по всему СССР педагогов увольняли на основании непроверенных заявлений и доносов просто за «неспособность обеспечить в школе коммунистическое воспитание».

Впрочем, большие проблемы взрослых не сильно касались самих детей в советских школах — если, разумеется, речь не шла о репрессиях в отношении их родителей. В целом в 1930-е годы СССР совершенно заслуженно гордился своими достижениями в школьном образовании. Даже в самых глухих деревнях и неказистых школах возможности, которые открывались перед учениками, не шли ни в какое сравнение с тем, как еще два десятилетия назад жили их родители. Тезис о «счастливом советском детстве» именно в эти годы находил своё отражение в литературе, живописи, скульптуре и кино (см. заметку ). Ярким примером этого может служить повесть-сказка Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч», написанная в 1938 году и ярко и искренно прославляющее счастливое детство советских детей. Книга была экранизирована в 1956 году — вот почему в одноимённом фильме мы видим послевоенную школьную форму и сталинские высотки.

Сцена из фильма «Старик Хоттабыч», 1956 г.

Хочется верить, что хотя бы детство у героя нашего рассказа Валентина Москалёва было столь же безоблачным, как и в сказочной повести Лагина. Потому что юность его безмятежной никак не назовёшь: в 1941 году ему должно было как раз исполниться 16 или 17 лет… Остаётся лишь добавить, что дальнейшая судьба Вали Москалёва нам не известна. Хочется верить, что ему удалось пережить войну. В списках погибших в Великой отечественной войне есть лишь один Валентин Москалёв, по возрасту подходящий для нашего героя: это Москалёв Валентин Петрович, родившийся в 1925 году в селе Первое Малоархангельского района Орловской области и погибший 25 июня 1944 года в районе населенного пункта Тихиничи (Рогачёвский район Могилёвской области) в ходе начавшейся операции «Багратион» по освобождению Белоруссии. Похоронен этот Валентин Москалёв (тёзка нашего героя или он сам?) был на кладбище возле ныне не существующей деревни Франулев, название которой сохранилось лишь на старых картах.

В советской школе чистописанию уделялось очень большое внимание. Считалось, что правильный почерк воспитывает усидчивость и приучает к аккуратности, а ещё помогает упорядочить мысли. сегодня глядя на эти тетради сложно представить, что это писали дети начальной школы.

1. Тетрадь первоклассника

В изданном в 1861 году на русском языке руководстве известного немецкого педагога Адольфа Дистервега «Начатки детского школьного образования» преподавателю младших классов рекомендовалось при самом начале обучения проводить разъяснительные беседы о вещах, с которыми дети будут иметь дело в процессе учебы; в частности — о чернилах и писчих принадлежностях.

7. Из истории клякс

Чистописание - дисциплина, которая была неизменна вплоть до реформы начальной школы конца 1960-х годов.

На фоне современной компьютерной эпохи педагогические условности, которыми было обставлено овладение нормативным для советского школьника образованием, выделяются нацеленностью на физическую «гигиенизацию» письма. Умение писать от руки подразумевает заботу о чистоте письма, которая распространяется, условно говоря, и на чистоту тела.

8. Советские прописи для 2 класса

Чистописание пришло в СССР из дореволюционных школ, где оно называлось каллиграфией.

Успехи в чистописании оказываются, таким образом, условием самовоспитания, обнадеживающего также и успехами в учебе. Эффективность педагогических наставлений выражалась, впрочем, не только в старательности учеников, но и в их готовности к самокритике.